Из донесения мичмана энгельгардта. Владимир Васильевич Арбузов Броненосный крейсер “Адмирал Нахимов” Барон энгельгардт капитан 1 ранга

Сын капитана Будущий знаменитый пират родился в семье капитана торгового флота Бриджмена, близ окрестностей Плимута в 1671. С самого юного возраста мальчик хотел стать моряком. Свою карьеру он начал юнгой, плавал в Вест-Индию на торговых и корсарских кораблях. Молодой

Илья Ветров. Одиссея «сибиряка» Стояла запоздалая весна. Среди вернувшихся локомотивов не было паровоза СО 17-122. Что сталось с ним? Никто не знал. Говорили, что у Северского Донца локомотив обстреляли фашисты, убили помощника машиниста Алексея Смирнова. Тогда же на имя его

ЭЙК (Eick) Альфред (9.3.1916, Эссен -?), офицер-подводник, капитан-лейтенант. 21.9.1937 поступил на службу в ВМФ кадетом. 1.5.1938 произведен в фенрихи, 1.8.1939 – в лейтенанты. Служил на эсминце «Герман Бейтцен», на котором в первый год войны совершил 16 боевых походов. В нояб. 1940 перешел в подводный флот. Совершил 2 боевых похода на подлодке U-176. 22.5.1943 назначен командиром подлодки U-510, на которой совершил 4 боевых похода (проведя в море в общей сложности 354 дня). Первый поход совершил к берегам Бразилии, а затем был переведен с лодкой на Монсунскую базу. После этого основным районом его действий стал Индийский океан. 31.3. 1944 награжден Рыцарским крестом Железного креста. Оставался командиром U-510 до конца войны. В начале 1945 совершил переход в Северную Атлантику и в конце апр. 1945 прибыл на базу Сен-Назар во Франции. Всего за время военных действий Э. потопил 10 кораблей общим водоизмещением 67 191 т и повредил 1 корабль водоизмещением 3702 т. В мае 1945 интернирован французскими войсками. В июле 1947 освобожден. После войны окончил Гамбургский университет и успешно работал поверенным в делах.

Альфред Эйк

ЭЙССЕН (eyssen) Роберт (2.4.1892, Франкфурт-на-Майне – 31.3.1960, Баден-Баден), военно-морской деятель, контр-адмирал (1.1.1941). 1.4.1911 поступил на службу в ВМФ кадетом. Прошел подготовку на тяжелом крейсере «Ганза» (1912) и в военно-морском училище (1913). 3.8. 1914 произведен в лейтенанты. Участник 1-й мировой войны, обер-лейтенант (26.4.1917). 25.4.1914 назначен на легкий крейсер «Карлсруэ», затем плавал на легком крейсере «Амазоне» (1915-16), тяжелом крейсере «Императрица Александра» (май-июль 1916). С 1916 служил на миноносце. В авг. 1918 переведен в училище подводного флота. После демобилизации армии оставлен на флоте. С 24.3. 1924 командир миноносца G 8, с 24.9.1926 офицер связи в штабе II военного округа в Штеттине. С 30.9.1929 1-й офицер гидрографического корабля «Метеор». 20.9.1930 переведен в центральный аппарат ВМС. С 26.9.1935 командир гидрографического корабля «Метеор». 7.10.1937 Э. был назначен начальником Военного отдела Административного управления ОКМ. После начала 2-й мировой войны Э. 1.12.1939 получил в командование вспомогательный крейсер «Комет», с которым действовал на океанских коммуникациях союзников. 29.11.1941 награжден Рыцарским крестом Железного креста. 20.2.1942 сдал командование, а 20 марта назначен офицером связи ВМС при командовании 4-го воздушного флота. С 18.8.1942 начальник Морского управления в Осло. С 15.7.1944 поставлен во главе военного командования «Вена III». 30.4.1945 вышел в отставку.

Роберт Эйссен

ЭЙХЕЛЬ (eichel) Эдуард (21.12.1880, имение Линов, Уккермарк – 3.5.1956, Киль), военно-морской деятель, вице-адмирал (1.8.1941). 10.4.1899 поступил на службу в ВМФ кадетом. Прошел подготовку на учебном корабле «Штош» (1900) и в военно-морском училище (1901). 27.9. 1902 произведен в лейтенанты. Служил на различных надводных кораблях. В 1907 – 09 находился в плавании в Восточной Азии. В июле 1909 переведен на службу в кораблестроительные подразделения флота. С 15.6.1911 навигационный офицер легкого крейсера «Кольберг». 1.12.1912 переведен в Адмирал-штаб. Участник 1-й мировой войны; капитан 3-го ранга (19.4. 1916). С 13.8.1914 по 3.9.1915 навигационный офицер тяжелого крейсера «Мольтке». В нояб. 1915 вновь переведен в Адмирал-штаб, с 11.8.1918 начальник отдела Управления вооружений. С 15.11.1918 начальник отдела Морского руководства. 7.11.1919 уволен в отставку, но уже 10.9.1920 назначен председателем морского отдела Управления кадров военно-морской станции «Нордзее», одновременно с 25.11.1920 временно исполнял обязанности начальника управления. С 19.3. 1921 начальник штаба командующего ВМС в Северном море. 24.3.1925 назначен командиром крейсера «Амазоне». 24.9.1926 возглавил управление боевой подготовки Морского руководства. С 5.10. 1928 верфь-обер-директор военно-морских верфей в Вильгельмсхафене. 30.9.1932 вышел в отставку. 25.5.1939 Э. вновь призван на службу и 6.8.1940 назначен верфь-обер-директором военно-морских верфей в Тронхейме (Норвегия). 30.4.1943 вторично (и на этот раз окончательно) вышел в отставку.

Эдуард Эйхель

ЭКХАРДТ (eckhardt) Альфред (30.5. 1872, Кассель – 10.2.1960, Над-Висзее), один из руководителей строительного ведомства ВМФ, министериальдиректор (20.4. 1942). Окончил Высшее техническое училище, дипломированный инженер. С 1896 служил в железнодорожной дирекции в Ганновере. 18.3.1901 перешел на службу на имперские военно-морские верфи в Вильгельмсхафене. 30.4.1906 переведен в Имперское морское управлении, где 7 июля возглавил отдел. В 1908-19 работал в конструкторском отделе в Гельголанде. 16.2.1920 назначен директором отдела портового и речного строительства военно-морских верфей в Вильгельмсхафене. 1.10.1933 возглавил аналогичный отдел в Морском руководстве (с 1935 – ОКМ). С 20.4.1938 министериальдиригент. С 1.11.1939 руководитель управленческой группы верфей, портов и речных кораблей (K I V) в составе Главного управления кораблестроения ОКМ. 1.4. 1944 Э. возглавил Строительное управление ОКМ. 14.7.1944 переведен в распоряжение главнокомандующего ВМФ (на его место назначен один из фаворитов А. Гитлера – Ф. Дорш ). 2.8.1944 награжден Серебряным Германским крестом. 8.5.1945 интернирован союзными властями. 31.10. 1945 освобожден.

«ЭМДЕН» (emden), легкий крейсер германского флота. Заложен 8.12.1921 на военно-морской верфи в Вильгельмсхафене; спущен на воду 7.1.1925. Традиционно получил название по имени одного из германских городов. Включен в состав флота 15.10.1925. Имел следующие параметры: длина – 155 м, ширина – 14,3 м, осадка – 5,9 м, водоизмещение 6990 т. Движение корабля обеспечивал дизель мощностью 45,5 тыс. л.с., который позволял ему развивать скорость до 29 узлов. Вооружение: 8?150-мм орудий SK, 2?88-мм зенитных орудия, 4?37-мм зенитных орудия, 11?20-мм зенитных орудий, а также 4 (с 1934 – 12) торпедных аппаратов калибра 533 мм и 120 мин. Экипаж: 19 офицеров и 464 унтер-офицера и матроса.

Легкий крейсер «Эмден»

Совершил 9 зарубежных походов в различные регионы, в т. ч. в Южную Африку, Японию, США, Турцию и др. В апр. 1933 направлен на верфь на перестройку и только 28.9.1934 вернулся в действующий флот, после чего был подчинен инспекции учебных заведений и использовался преимущественно как учебный корабль. В сент. 1939 участвовал в операции по установке минных заграждений в Северном море («Восточный вал»). 4.9.1939 корабль был атакован британской авиацией, на нем погибло 9 чел. и 20 ранено. В апр. 1940 во время операции «Везерюбунг» вошел в состав 5-й боевой группы, предназначенной для захвата Осло. Один из немногих кораблей, не получивший в Норвежской кампании никаких повреждений. В нояб. 1940 – февр. 1941 находился на модернизации. В сент. 1941 вошел в состав Балтийского флота, участвовал в обстреле береговых батарей Рижского залива. В июне-нояб. 1942 вновь находился в доках, затем использовался как учебный корабль, а в сент. – окт. 1944 принимал участие в установке минных заграждений в Скагерраке. С 1942 использовался как учебный корабль. 9.12.1944 «Э.» сел на скалы к востоку от о. Флатегури и получил серьезные повреждения, после чего доставлен для ремонта в Кёнигсберг. При подходе советских войск к городу был 23.1. 1945 выведен из доков. Он должен был идти в Готенхафен. 24.1.1945 на крейсер погрузили много различных грузов (в т. ч. гроб с телом генерал-фельдмаршала П. Гинденбурга), но выйти из порта он не смог до 26, поскольку его механизмы все еще находились в частично разобранном состоянии. 30 янв. прибыл в Готенхафен. В течение марта-апр. неоднократно становился жертвой авианалетов, особенно тяжелые повреждения он получил 9-10.4. 1945. В результате команде пришлось 14.4. 1945 выбросить корабль на берег бухты Хайкендорфер в Кильском порту. 26 апр. корабль был исключен из действующего состава ВМС, и 3.5.1945 его корпус был взорван. В 1945-47 остатки корабля разобраны на лом.

Командиры: капитан 1-го ранга Рихард Фёрстер (15.10.1925-30.9.1928); капитан 1-го ранга Лотар фон Арно де ла Пейер (9.1928-10.1930); капитан 1-го ранга Роберт Виттхёфт-Эмден (10.1930-3.1932); капитан 2-го ранга Вернер Грассман (3.1932-4.1933); капитан 2-го ранга Карл Дёниц (1.10.1934-9.1935); капитан 1-го ранга Йоханнес Бахман (9.1935-8.1936); капитан 1-го ранга Вальтер Георг Ломан (8.1936-6.1937); капитан 1-го ранга Леопольд Бюркнер (28.7.1937-15.6. 1938); капитан 1-го ранга Пауль Вефер (6.1938-5.1939); капитан 1-го ранга Вернер Ланге (5.1939-8.1940); капитан 1-го ранга Ганс Миров (8.1940-7.1942); капитан 1-го ранга Фридрих Трауготт Шмидт (7.1942-9.1943); капитан 1-го ранга Ганс Хенигст (9.1943-3.1944); капитан 1-го ранга Ганс Эбергард Мейсснер (3.1944-1.1945); капитан 1-го ранга Вольфганг Кэхлер (1.1945-3.1945); капитан 2-го ранга Викманн (3.1945-4.1945, и.о.).

ЭММЕРМАН (emmermann) Карл (6.3. 1915, Гамбург – 25.3.1990), офицер-подводник, капитан 3-го ранга (1.12.1944). 1.7.1934 поступил на службу в ВМФ кадетом. 1.7.1935 произведен в фенрихи, 1.4.1937 – в лейтенанты. Служил инструктором в военно-морской школе в Мюрвике. В 1939 переведен в подводный флот и в нояб. 1940 назначен 1-м вахтенным офицером на построенную в Турции подлодку U-А, которой командовал Г. Экерман. Во время своего 1-го похода U-А повредила британский корабль «Империя Аттендант» (водоизмещением 7524 т). С 5.11.1941 командовал подлодкой U-172. На ней он совершил 5 боевых походов в Карибское море, Южную и Северную Атлантику (проведя в море в общей сложности 373 дня). Крупнейшим достижением Э. стало потопление британского транспортного корабля «Оркадес» водоизмещением 23 456 т. 27.11.1942 награжден Рыцарским крестом Железного креста. 4.7.1943 получил дубовые листья к Рыцарскому кресту, а 1 окт. – Знак подводника с бриллиантами. После возвращения из 5-го похода 1.11.1943 назначен командиром 6-й флотилии подводных лодок, базировавшейся в Сен-Назаре (Франция). В авг. 1944 Э. возглавил исследовательскую группу по подлодкам Типа XXIII, в конце 1944 ему поручена разработка инструкций по применению новых подлодок Типа XXII с электрическими двигателями. 3.3.1945 назначен командиром подлодки U-3037, он оставался в этой должности до 22 апр., но в боевых походах участия уже не принимал. Всего за время военных действий Э. потопил 26 кораблей общим водоизмещением 152 778 т. С апр. 1945 командовал 31-й флотилией подлодок в Гамбурге. В самом конце войны из его подчиненных была сформирована пехотная часть, получившая название морского батальона Эммермана, с которой он участвовал в боях с союзниками под Гамбургом.

Карл Эммерман

ЭНГЕЛЬ (engel) Зигфрид (10.5.1892, Берлин – 12.6.1976, Гамбург), военно-морской деятель, контр-адмирал (1.4.1943). 1.4.1911 поступил на флот кадетом. Прошел подготовку на тяжелом крейсере «Герта» (1912) и в военно-морском училище в Мюрвике (1913). 3.8.1914 произведен в лейтенанты. Участник 1-й мировой войны, обер-лейтенант (26.8.1917), служил на линейных кораблях «Вестфалия» (1913-18) и «Ольденбург» (авг. – дек. 1918). 1.3.1919 демобилизован. 1.10.1923 вновь поступил на службу на флот, с 25.2.1924 вахтенный офицер на линейном корабле «Эльзас», с 29.9.1924 командир роты 2-го батальона береговой обороны, с 1.10. 1926 – 2-го морского артиллерийского батальона. С 28.9.1927 командир вспомогательного судна «Цитен». 29.9.1929 переведен в Управление вооружений Морского руководства, а 16.10.1933 назначен командиром 1-го батальона корабельной кадрированной дивизии «Нордзее». С 1.3. 1934 1-й офицер крейсера «Кёльн». 26.3. 1936 назначен директором группы зарубежных флотов (т. е. начальником военно-морской разведки). С 17.5.1938 начальник штаба 2-го адмирала на Северном море. 14.4.1943 занял пост 2-го адмирала на Северном море. В его функции входило руководство охраной этого морского района и руководство кораблями, не предназначенными для ведения крупных наступательных действий. 19.4.1945 взят в плен британскими войсками и помещен в лагерь для военнопленных. 17.5.1948 освобожден.

Зигфрид Энгель

ЭНГЕЛЬГАРДТ (engelhardt) Конрад (26.3.1898, Люнебург – 28.10.1973, там же), военно-морской деятель, контр-адмирал (16.9.1944). 4.4.1916 поступил добровольцем в ВМФ, окончил ускоренный курс военно-морского училища в Мюрвике (1916). Участник 1-й мировой войны, плавал на тяжелом крейсере «Фрейя» (июнь-авг. 1916), линейных кораблях «Тюрингия» (авг. – дек. 1916) и «Восточная Фрисландия» (1916-18). 19.6.1918 произведен в лейтенанты. С 1.12.1918 командир роты 54-го полевого артиллерийского полка. 20.8.1919 назначен командиром роты батальона береговой обороны в Куксхафене, с 26.9.1919 – полка береговой обороны в Вильгельмсхафене. 13.11.1919 в числе большого числа офицеров ВМФ уволен в отставку. 1.10.1923 вернулся на службу и был назначен инструктором военно-морских курсов в Мюрвике. С 8.5. 1924 адъютант 4-го батальона береговой обороны, с 15.2.1926 адъютант и вахтенный офицер гидрографического судна «Метеор». В 1927-29 вахтенный офицер на миноносце «Ильтис», с 30.9.1927 преподаватель училища береговой обороны, с 28.9.1932 офицер связи на линейном корабле «Гессен». С 24.9.1934 командир миноносца «Кондор», со 2.10.1936 командир роты 2-го морского артиллерийского батальона. С 8.10.1937 1-й артиллерийский офицер броненосца «Адмирал Шеер». 7.11.1938 Э. был назначен директором артиллерийской подготовки в морском артиллерийском училище. После начала 2-й мировой войны Э. 14.9.1939 был назначен командиром зенитной группы в соединении Брунсбюттель, а 4.12. 1939 возглавил все соединение. С 25.3. 1940 начальник штаба командующего на Северном море, с 26.7.1940 1-й офицер Адмирал-штаба в штабе командующего ВМС в зоне Ла-Манша. С 15.12.1940 комендант морского оборонительного района Гасконь-Луара-Жиронда. 16.2.1941 командирован в состав штаба связи ВМФ Германии в Риме. С 16.5.1941 начальник штаба командующего ВМС на Восточных территориях. С 5.3.1943 командующий морскими транспортными судами в Италии, с 5.1.1944 начальник отдела транспортных перевозок Штаба руководства морской войной Верховного командования ВМС (ОКМ) и шеф морского транспорта вермахта. 11.9.1943 награжден Серебряным Германским крестом, а 24.2. 1945 – Рыцарским крестом за военные заслуги с мечами. Осуществлял руководство перевозками войск из Прибалтики и Восточной Пруссии. Именно на Э. лежит ответственность за гибель многих кораблей и плохую организацию перевозок, повлекшую гибель большого числа людей, в т. ч. кадровых подводников. В то же время при нехватке транспорта Э. удалось организовать эвакуацию практически всего немецкого населения Прибалтики и Восточной Пруссии, что стало самой крупной подобной операцией в мировой истории. На своем посту Э. оставался до 23.5.1945, когда был арестован британскими войсками. 2.12.1946 освобожден.

Конрад Энгельхард

ЭНДЕЛЬ (endell) Вернер (5.3.1894, Берлин-Штиглиц – 23.12.1985, Киль), кавалер одной из высших воинских наград Германии, капитан 1-го ранга (1.7.1944). 1.4.1914 поступил в ВМФ. Прошел подготовку на борту тяжелых крейсеров «Винета» и «Дерффингер». Участник 1-й мировой войны, с 1915 служил на линейных кораблях «Мекленбург» и «Великий курфюрст», в авг. 1915 – мае 1916 – на легком крейсере «Эльбинг», а затем на линейных кораблях «Эльзас» и «Лотарингия». В июне 1917 переведен в 8-ю флотилию миноносцев. С июля 1918 флаг-лейтенант штаба 2-го командующего миноносцами. За боевые отличия награжден Железным крестом 2-го класса; лейтенант (13.7.1916). 11.11.1919 уволен в отставку. 25.2.1935 поступил на службу в Морское руководство Имперского военного министерства в качестве офицера запаса. 3.1.1938 переведен в штаб военно-морской базы «Остзее», а в сент. 1939 – во Фленсбург. С 26.6.1940 Э. служил в охранной флотилии гавани Варнемюнде, а 11.9.1940 был назначен 1-м адъютантом командующего ВМС в Ла-Манше. С 28.9. 1942 комендант гавани Дьепа, с 20.1.1943 – гавани Сфакс (Тунис). После капитуляции немецкой армии в Северной Африке 1.6. 1943 переведен на должность коменданта гавани Сен-Мало. Вместе с комендантом крепости Сен-Мало полковником Андреасом фон Аулоком руководил обороной гавани во время высадки войск союзников в Нормандии. 12.8.1944 награжден Золотым Германским крестом. Находившиеся под командованием Э. части были разгромлены превосходящими силами противника, и город был захвачен 5.8.1944, однако Э. продолжал оборонять цитадель до 17 авг., когда был взят в плен британскими войсками (последний бастион сдался на следующий день). 18.8.1944 награжден Рыцарским крестом Железного креста. Впоследствии содержался в американском лагере для военнопленных. 14.5.1946 освобожден.

ЭНДРАСС (endrass) Энгельберт, «Бертл» (2.3.1911, Бамберг – 21.12.1941, северо-восточнее Азорских островов), офицер-подводник, капитан-лейтенант (2.7.1941). Служил в торговом флоте. 1.7.1935 поступил в ВМФ кадетом. 1.1.1937 произведен в фенрихи, 1.4.1937 – в лейтенанты. Некоторое время служил на крейсере «Дойчланд» и эскортных кораблях. Участвовал в военных действиях в Испании. В подводный флот поступил в окт. 1937 и в дек. 1938 был назначен 1-м помощником на U-47 к Г. Прину . Участвовал в прорыве лодки в Скапа-Флоу и потоплении «Ройал Оук», за что был награжден Железным крестом 1-го класса (17.10.1939). В дек. 1939 Э. был отправлен на курсы переподготовки и 22.5.1940 назначен командиром U-46, на которой совершил 8 боевых походов (проведя в море в общей сложности 195 дней). В первом же походе Э. потопил 5 кораблей (общим водоизмещением 35 347 т), в т. ч. британский вспомогательный крейсер «Каринтия». Во 2-м походе Э. удалось отправить на дно еще 5 кораблей (водоизмещением 27 038 т), в т. ч. еще один британский вспомогательный крейсер – «Дагвеген Касл» (15 007 т). В июне 1940 стал вторым, после Прина, результативным подводником. 5.9.1940 награжден Рыцарским крестом Железного креста. 15.10.1941 получил в командование подлодку U-567 (тип VII–C). 10.6.1941 награжден Рыцарским крестом с дубовыми листьями, а 18 июля получил Знак подводника с бриллиантами. 21.12.1941 лодка Э. была потоплена глубинными бомбами английского эскортного корабля «Дептфорд» и корвета «Сэмфайр». Погибли все 47 членов экипажа. Официально о гибели лодки было сообщено только 31.3.1942. Всего за время военных действий Э. потопил 23 корабля общим водоизмещением 123 144 т и повредил 4 корабля водоизмещением 25 491 т.

Энгельберт Эндрасс; рисунок Вольфганга Виллриха

«ЭРИХ ГИЗЕ» (erich giese), эскадренный миноносец z-12, класса Тип 1934А. Спущен на воду 12.3.1937 на верфи «Германиаверфт» (Киль). Включен в состав флота 4.3.1939. Имел следующие параметры: длина – 119 м, ширина – 11,3 м, осадка – 4,23 м, водоизмещение 3190 т. Корабль обслуживал экипаж в 325 чел. Движение корабля обеспечивала турбина мощностью 70 тыс. л.с., которая должна была позволять ему развивать скорость до 36 узлов. Вооружение: 5?127-мм орудий SK, 4?37-мм зенитных орудия, 6?20-мм зенитных пулеметов, а также 8 торпедных аппаратов калибра 533 мм и 60 мин. Во время Норвежской кампании потоплен 13.4.1940 британским флотом в районе Нарвика.

Командир: капитан 3-го ранга Шмидт (3.1939-4.1940).

«ЭРИХ КЁЛЬНЕР» (erich koelner), эскадренный миноносец z-13, класса Тип 1934А. Спущен на воду 18.3.1937 на верфи «Германиаверфт» (Киль). Включен в состав флота 28.8.1939. Имел следующие параметры: длина – 119 м, ширина – 11,3 м, осадка – 4,23 м, водоизмещение 3190 т. Корабль обслуживал экипаж в 325 чел. Движение корабля обеспечивала турбина мощностью 70 тыс. л.с., которая должна была позволить ему развивать скорость до 36 узлов. Вооружение: 5?127-мм орудий SK, 4?37-мм зенитных орудия, 6?20-мм зенитных пулеметов, а также 8 торпедных аппаратов калибра 533 мм и 60 мин. Потоплен во время Норвежской кампании 13.4.1940 в Офот-фьорде.

Командир: капитан 2-го ранга Шульце-Хинрихс (8.1939-4.1940).

Эскадренный миноносец Z-13 «Эрих Кёльнер» в Готенхафене

«ЭРИХ ШТЕЙНБРИНК» (erich steinbrink), эскадренный миноносец Z-15, класса Тип 1934А. Спущен на воду 24.9.1936 на верфи фирмы «Блом унд Фосс» (Гамбург). Включен в состав флота 8.6.1938. Имел следующие параметры: длина – 121 м, ширина – 11,3 м, осадка – 4,23 м, водоизмещение 3165 т. Корабль обслуживал экипаж в 325 чел. Движение корабля обеспечивала турбина мощностью 70 тыс. л.с., которая должна была позволить ему развивать скорость до 36 узлов. Вооружение: 5?127-мм орудий SK, 4?37-мм зенитных орудия, 6?20-мм зенитных пулеметов, а также 8 торпедных аппаратов калибра 533 мм и 60 мин. После окончания войны и раздела германского флота в 1946 передан СССР.

Командиры: капитан 2-го ранга Йоханнессон (6.1938-1.1942); капитан 3-го ранга барон Фрейтаг фон Лорингофен (1.1942-12.1942); капитан 2-го ранга Отто Тейхман (12.1942-11.1943); капитан 2-го ранга Рёвер (11.1943-5.1945).

ЭРХАРДТ (ehrhardt) Вернер (25.5.1898, Либштедт, Тюрингия – 23.9.1967, Киль), военно-морской деятель, контр-адмирал (1.8.1944). 4.7.1916 поступил добровольцем на флот, прошел ускоренный курс военно-морского училища в Мюрвике (1916). В 1916 плавал на тяжелом крейсере «Фрейя», в 1916-18 на линейном корабле «Кронпринц» (с 15.6.1918 – «Кронпринц Вильгельм»). 18.9.1918 произведен в лейтенанты. После окончания войны оставлен на флоте, служил 3-м адъютантом в штабе военно-морской станции «Остзее», вахтенным офицером на миноносце, флаг-лейтенантом. 27.9.1928 назначен командиром миноносца «Фальке», 16.2. 1929 – «Гриф». С 27.9.1930 флаг-лейтенант командования флотом. С 22.9.1931 командир роты 2-го батальона корабельной кадрированной дивизии «Остзее». С 29.9. 1933 офицер Адмирал-штаба в штабе военно-морской станции «Остзее». С 30.11. 1936 навигационный офицер броненосца «Адмирал граф Шпее». 1.11.1938 переведен в Управление личного состава ОКМ, где 25.11.1939 возглавил один из отделов. Одновременно с 1.11.1942 по 5.1. 1943 исполнял обязанности начальника Управления личного состава. 31.1.1943 переведен в распоряжение начальника Управления личного состава ОКМ, а 15.3. 1943 назначен командиром тяжелого крейсера «Принц Евгений». 4.1.1944 заменен капитаном 1-го ранга Г. Рейнеке и назначен начальником военно-морского училища в Шлезвиге. Э. оставался на этом посту до 25.5.1945, когда был арестован британскими войсками. 30.11.1946 освобожден из плена. 16.6.1957 поступил на службу в ВМС ФРГ и был зачислен для особых распоряжений при министре обороны, 6.12.1957 ему было присвоено звание контр-адмирала. С 1.7.1957 командующий военно-морской боевой подготовкой. 1.8.1960 вышел в отставку.

Вернер Эрхардт

ЭСКАДРЕННЫЕ МИНОНОСЦЫ (zerstorer), надводные корабли германского флота. К началу 2-й мировой войны (1.9. 1939) в составе ВМФ Германии состояло 22 Э. м., среди них Z-1 «Леберехт Маас », Z-2 «Георг Тиле », Z-3 «Макс Шульц », Z-4 «Рихард Бейтцен », Z-5 «Пауль Якоби », Z-6 «Теодор Ридель », Z-7 «Герман Шёман », Z-8 «Бруно Хейнеман », Z-9 «Вольфганг Ценкер », Z-10 «Ганс Лоди », Z-11 «Берндт фон Арним », Z-12 «Эрих Гизе », Z-13 «Эрих Кёльнер », Z-14 «Фридрих Ин », Z-15 «Эрих Штейнбринк », Z-16 «Фридрих Эккольдт », Z-17 «Дитер фон Рёдер », Z-18 «Ганс Людеман », Z-19 «Герман Кюнне », Z-20 «Карл Гальстер », Z-21 «Вильгельм Хейдкамп », Z-22 «Антон Шмите ». Уже после начала войны на воду были спущены Э. м., которые не получили собственных названий, а лишь обозначения, состоявшие из литеры «Z» и номера – от 23 до 39, от 43 до 45 (см. о них статьи под названием ЗЕТ-23 и т. д.). Кроме того, во время 2-й мировой войны в состав германского флота были включены захваченный в Голландии ZН-1 (см. Зет-Аш-1 ) и греческий ZG-1 (см. Зет-Джи-1 ).

Э.м. находились в подчинении фюрераминоносцев (а тот, в свою очередь, подчинялся командующему разведывательными силами). 26.10.1939 они были выведены из ведения фюрера миноносцев и подчинены фюреру эскадренных миноносцев (с 1.8.1940 – в непосредственном подчинении командующего флотом).

Имя самого знаменитого и любимого народом русского адмирала Павла Степановича Нахимова не было в почете ни у царских семей и их окружения, ни, как не парадоксально, у морских чиновников с адмиральскими погонами на плечах. Видимо, потому, что. занимая один из высочайших постов на юге России, П.С. Нахимов так никогда чиновником и не был, а всегда оставался моряком и флотоводцем. Лишь спустя тридцать лет после его гибели в его честь был назван корабль, которому и посвящен этот очерк, дополненный подлинными документами.

Из донесения мичмана Энгельгардта

Около этого времени (после 6 часов вечера, когда поврежденный “Император Александр III” покинув строй, шел между “Сисоем Великим” и “Нахимовым” - прим, автора) сзади и слева показались японские броненосные крейсера, догонявшие нас в строе пеленга. Сблизившись до 50-ти кабельтовых, они открыли огонь по “Нахимову”, который отвечал им из кормовой 8-дюймовой башни. Нас поддерживали “Наварин” из одной или двух 6-дюймовых и “Апраксин” из кормовой 10-дюймовой башен.

Тусклое и совершенно красное, в тумане, солнце было уже низко, когда по падению неприятельских снарядов можно было думать, что мы через несколько минут будем пущены ко дну. Но в это время, с увеличивающимся до опасного от циркуляции креном, прорезал строй “Александр III”, и крейсерский отряд сразу перевел огонь на него. В этом, впрочем, уже необходимости не было, так как и гибель его была очевидна. Считая, что близость тонущего броненосца может вредно отразиться на крейсере, я об его положении сообщил в боевую рубку. (Предположение мое отчасти оправдалось - когда “Александр III” перевернулся, наш крейсер 3 раза вздрогнул).

В начале 8-го часа на “Николае” был поднят сигнал "курс NO 23° ход 8 узлов", сигнал этот исполнен не был, и флот продолжал идти на N 11-узловым ходом. Как только солнце село, по трем направлениям видны были группы шедших на нас 9 истребителей. Миноносцев было очень много, и прожекторам, которых, наоборот, действовало ограниченное число, пришлось искать не миноносцы, а ближайший из них. Из 9 истребителей отряда Фузимото отделились четыре и, выстроившись в кильватерную колонну, шли на траверзе “Нахимова” немного сходящимся курсом. Крейсер отстреливался из всех уцелевших по правому борту пушек сначала безрезультатно, но спустя минут 20 пустил ко дну последнего в строю. Снаряд, должно быть, попал в кочегарку, так как миноносец окутался огромным клубом пара.

Уцелевшие три, прибавив ходу, обогнав нас и развернувшись, шли теперь контркурсом на расстоянии 5-7 кабельтовых. Первый был уже позади траверза, когда крейсер вдруг подпрыгнул, затрясся и закачался, а мостик качался, как на хороших рессорах.

Особенного впечатления взрыв в первый момент не произвел; неприятен был только обрушившийся на палубу столб воды. Взрыв произошел в носовом отделении крейсера (около 16-го шпангоута). Однако все его считали в разных местах, и каждый именно в том, где он в это время находился, вследствие чего кормовые отделения задраили, и оттуда все вышли. Машины продолжали работать.

По взорвавшему нас миноносцу, который теперь был на траверзе, одновременно выстрелили из 8-ми дюймовой башни и 6-ти дюймовой пушки. Один из снарядов разорвался над миноносцем, другой попал ему в борт и сделал там огромную пробоину, так что была видна его внутренность вся в огне. Он продержался несколько мгновений, затем, сломавшись, ушел в воду, показывая нос и корму одновременно. Второе в этот день “ура” огласило крейсер и всех подбодрило.

“Нахимов”, получив пробоину, некоторое время продолжал идти за эскадрой, но, так как крен и дифферент увеличивались, пришлось уменьшить ход. Отставши, было решено отойти в сторону и в более спокойном от миноносцев месте выяснить положение крейсера и подвести пластырь. Уклонившись от общего курса влево, крейсер отошел от эскадры мили на 2 и застопорил машины.

Положение крейсера в это время было следующее: мина попала в шкиперскую, и вода тотчас же заполнила это отделение и смежное с ним отделение динамо-машин. Затем вода постепенно распространялась по мере того, как сдавали переборки. Так затоплены были: большое, малое и носовое тросовое отделения, минный погреб, отделение мокрой провизии, патронный погреб 8-ми и б-ти дюймовых орудий, продольный коридор, малярная, водяной трюм, канатный ящик и часть угольных ям. Далее 36-й переборки воды не было, и теперь только на эту переборку надеялись.

Перечисленные выше отделения, затопленные водой, вызвали значительный дифферент на нос, следствием чего явилась большая прибыль воды в жилую палубу Вода сюда прибывала через яблочное соединение минного аппарата. Она прибывала с такой быстротой, что. когда приступили к заделке отверстия, ее было уже по колено. Окончательно остановить прибыль воды не удалось, несмотря на то что в этот яблочный шарнир забило огромное количество пакли и около 5 пудов сала. Под струей подставлялись поочередно одна из двух сюда принесенных ванн, и из наполненной воду выбирали ведрами.

Кроме этих двух ванн, воду откачивали следующими средствами: в поперечном коридоре поставлено было 4 брандспойта, которыми старались держать воду на одном уровне. Центробежная помпа работала (вероятно) впустую, так как она брала воду из продольного коридора, куда вода свободно проникала из отделения динамо-машин. Других средств не было, так как трубы осушительной системы в этих отделениях были перебиты.

Отойдя мили на 2, остановили машину и приступили к подводке пластыря. Долго бились без всякого результата, так как не удавалось подвести конец; все они, как с грузом, так и без него, садились на таран. Эскадра тем временем опять приблизилась к крейсеру, и опять показались миноносцы, вследствие чего подводку пластыря бросили, и орудийная прислуга стала по местам. По крейсеру, однако, было отдано приказание: боевого освещения и огня без особого разрешения не открывать. Несколько раз довольно близко вырисовывались силуэты миноносцев, но они. должно быть, нас не замечали и проходили мимо. То здесь, то там виднелись белые вспышки, освещавшие часть корпуса миноносцев. Две белые вспышки - это были опознавательные знаки, данные японской эскадрой в ту ночь, и миноносцы к ним прибегали крайне часто.

На больших же судах, обязанностью которых было разыскивать русские корабли и прожектором показывать их места, под прожектором горел один красный огонь. Суда эти, найдя неприятельский (наш) корабль, поднимали над ним луч прожектора и затем несколько раз вели им по горизонту, показывая этим направление обнаруженного корабля. При некоторой предприимчивости, как опознавательными, так и условным красным, можно было бы воспользоваться с большей для нас пользой, но, насколько это известно, только “Донской” и “Светлана” прибегали к этому простому приему.

Около 10 ч. 15 м. с крейсера заметили миноносец, который, идя сравнительно небольшим ходом, намеревался срезать нам корму. Когда он был близко, с грот-марса без приказаний его осветили. Поврежденный прожектор освещал не только миноносец, но и весь ют крейсера. Несмотря на крики “закрой прожектор”, он продолжал освещать как миноносец, так и нас, и на крейсере, теперь, конечно замеченном, открыли огонь. В луче ясно видны были стеньговой японский и двухфлажный сигналы: нашего свода № 2 и белый вымпел с синим крестом Миноносец этот почему-то приняли за один из наших, и по всему крейсеру раздались крики “свой, свой, стоп стрелять”, светить прожектором прекратили, и луч был поднят на 45° кверху. Миноносец, проходя под самой кормой, пустил мину, которая прошла вдоль правого борта. Узнавши теперь в нем неприятеля, открыли снова огонь, но потопить его не удалось, так как он ушел полным ходом.

Отойдя настолько, что лучи и вспышки казались только светлым пятном на горизонте, крейсер снова приступил к подводке пластыря, на этот раз успешно. Отдали правый якорь, выбрали воду из барказа, крен несколько уменьшился; наконец удачно были заброшены концы, и пластырь подвели.

Около 12 часов ночи работу на баке окончили; к этому времени, опираясь на мнение специалистов, которые на предложенные им вопросы: 1) может ли крейсер дать эскадренный ход, 2) может ли он в бою оказать поддержку уцелевшим судам, 3} возможно ли успешное отражение миноносцев. - ответили отрицательно; решили было идти к ближайшему берегу и там на мелком месте спустить водолазов и, заделав пробоину, идти под берегом во Владивосток. Скоро мысль о Владивостоке была забыта, и весь вопрос сводился к одному: успеем ли мы дойти до берега и спастись или же придется тонуть в море. Приказано было, по мере возможности, заделать шлюпки и приготовить их к спуску. Утром 15-го в 5 милях от острова Цусима застопорили машины и начали спускать шлюпки. Первыми отправлены были раненые, затем на барказах переправили команду. Не нашедшие на шлюпках места спасались вплавь.

В виду появления японского миноносца и транспорта ускорили погружение крейсера, открывши кормовые кингстоны и иллюминаторы.

А.Ю. Емелин.

«ТУЛОНСКАЯ ИСТОРИЯ»

Давно замечено, что постановка службы на корабле и царящая на нем атмосфера во многом зависят от командира, и вновь пришедший командир может легко разрушить то, над чем до него трудились его предшественник и экипаж. История линейного корабля «Слава» дает нам яркий тому пример. Двойной конфликт-между командиром и кают-компанией, а также между кают-компанией и приближенным к командиру офицером - привел к серьезным последствиям: несостоявшейся дуэли между тем самым офицером и всеми (!) членами кают-компании, а также к списанию с корабля двух офицеров. Имевшее место после инцидента разбирательство дало нам возможность «заглянуть» в жизнь кают-компании, обычно освещаемую только мемуаристами.

После известного происшествия с аварией котлов высшее морское начальство приняло решение сменить на «Славе» командира, сочтя капитана 1-го ранга Э.Э. Кетлера в известной степени ответственным в случившемся позоре. Высочайшим приказом от 15 ноября 1910 г. новым командиром линейного корабля был назначен капитан 1-го ранга Николай Николаевич Коломейцов. Офицеры корабля 10 декабря тепло проводили отбывавшего в Россию Эдуарда Эдуардовича и познакомились с новым командиром. Из всего состава кают-компании ранее с Н.Н. Коломейцовым плавал лишь лейтенант В.В. Лютер, который предпочел лишь многозначительно улыбаться - мол, сами увидите.

Что же, имя Коломейцова на флоте было уже хорошо известно. Познакомимся с ним и мы.

Николай Николаевич родился 16 июля 1867 г. в с. Покровка Елизаветградского уезда Херсонской губернии в семье отставного поручика лейб-кирасирского Псковского полка Николая Васильевича Коломейцова (Коломейцева) и его жены Надежды Васильевны (ур. Келеповской, дочери подполковника). В 1881 г. мальчика отправили учиться в Морское училище, которое он и окончил в 1887 г. по успеваемости 28-м из 71. За несколько первых лет службы успел послужить на Черном, Балтийском и Белом морях, причем в кампании 1890 и 1891 г. являлся производителем гидрографических работ на беломорском барказе «Кузнечиха» (в 1891 г. одновременно являясь и командиром барказа). В 1891/92 гг. прошел обучение в Минном офицерском классе, после чего в 1893 г. принял участие в Енисейской экспедиции под руководством лейтенанта Л.Ф. Добротворского. В 1894 г. вновь плавал на Балтике, откуда на минном крейсере «Гайдамак» в качестве старшего штурмана перешел на Тихий океан. В 1895-1897 гг. служил на Дальнем Востоке России минным офицером мореходной канонерской лодки «Отважный». В 1897-1899 гг. находился в запасе, совершая на судах Добровольного флота плавания из Европы во Владивосток и обратно.

К 1899 г. Н.Н. Коломейцов приобрел богатый опыт плаваний и хороший - гидрографических работ. Именно поэтому руководитель Русской полярной экспедиции барон Э.В. Толль пригласил его на должность своего ближайшего помощника-командира шхуны «Заря». Правда, Эдуард Васильевич долго сомневался, и было отчего - все знавшие Коломейцова отмечали его тяжелый характер. Толль прекрасно понимал, что в дальнем плавании, да еще во время возможной арктической зимовки, характер командира судна может оказать существенное влияние на успех предприятия, но выбора у него не оказалось - все другие варианты отпали, и опыт Коломейцова (в том числе плавания в Карском море!) перевесил все. Чем это кончилось - хорошо известно. Конфликт Коломейцова и Толля, основанный на вопросах отношения к другим членам экспедиции и привлечения команды к выполнению научно-экспедиционных задач, привел к редчайшему решению - в феврале 1901 г. командир шхуны с одним каюром и почтой пешком с третьей попытки (!) ушел на Диксон, преодолев около 800 километров.

После окончания сотрудничества с Императорской Академией наук, 8 апреля 1902 г. был откомандирован в распоряжение Министерства финансов для командования ледоколом «Ермак». С началом Русско-японской войны был назначен командиром эсминца «Буйный», на котором в составе 2-й эскадры Тихого океана, преодолев труднейший путь, прибыл на театр военных действий. В ходе Цусимского сражения 14 мая 1905 г. принял активное участие в спасении моряков, оказавшихся в воде после гибели эскадренного броненосца «Ослябя». Позднее под обстрелом подвел перегруженный миноносец (около 200 спасенных!) к борту горящего флагманского эскадренного броненосца «Князь Суворов» и, несмотря на большую опасность повредить на сильном волнении хрупкий кораблик о борт флагмана, спас командующего эскадрой вице-адмирала З.П. Рожественского, а также нескольких чинов его штаба и моряков. Следующим утром поврежденный миноносец пришлось затопить, адмирал и штаб были переданы на эсминец «Бедовый», а экипаж и спасенные с «Осляби» перешли на крейсер «Дмитрий Донской». Вечером того же 15 мая «Донскому» пришлось выдержать жестокий бой с японскими крейсерами, во время которого Н.Н. Коломейцов был ранен. Ночью героический корабль затопили на глубине у о. Дажелет, а свезенная на берег команда вскоре попала в плен. За боевые отличия в Цусимском сражении Николай Николаевич был удостоен ордена Св. Георгия 4 ст. и золотого оружия с надписью «За храбрость» - уникальный случай!

После возвращения из плена Н.Н. Коломейцов трудился в различных комиссиях, был произведен в капитаны 1-го ранга, в 1907-1908 гг. прошел обучение на Курсе военно-морских наук Николаевской морской академии. С января 1908 по ноябрь 1910 г. он на Балтике командовал яхтой (бывшим крейсером 2-го ранга) «Алмаз». И вот - срочное назначение на «Славу», один из двух находившихся на тот момент в строю сравнительно боеспособных линейных кораблей Балтийского флота.

В написанном в 1964 г. мемуарном очерке бывший мичман «Славы» Владимир Николаевич Янкович давал понять, что, зная о трудном характере Коломейцова и его «истории» на «Заре», ничего хорошего от этого назначения офицеры корабля не ждали . Напротив, в данных в 1911 г. показаниях по поводу инцидента на «Славе» тот же Янкович писал: «…известие это было встречено с удовольствием, так как по слухам у большинства было мнение, что новый командир хороший моряк и храбрый офицер» {3} .

Очень интересно сравнить, как описывал первые шаги нового командира В.Н. Янкович в 1911 и 1964 гг. В публикуемых в этом сборнике позднейших мемуарах Владимир Николаевич вначале даст несколько идеализированную картину взаимоотношений офицеров и матросов корабля, настаивая, что именно это не поправилось сухому и официальному Коломейцову. Придуманная им работа по отдиранию краски в трюмных помещениях вызвала недовольство как матросов, так и офицеров. Офицеры по существовавшей на корабле традиции вышли на работы вместе с матросами, и это было воспринято командиром как демонстрация против него лично. С этого все и началось.

В показаниях 1911 г. В.Н. Янкович тему взаимоотношений офицеров и матросов и мнения на сей счет Н.Н. Коломейцова не затрагивает вовсе, как не писали о ней и другие участники событий (включая самого командира). Очевидно, за полвека ориентиры в голове автора воспоминаний сильно сместились. В 1911 г. ему все представлялось несколько иначе. Авария котлов стала для офицеров настоящей трагедией. Немного придя в себя, они решили в максимальной степени использовать время нахождения корабля в ремонте. В начале ноября 1910 г. и. д. старшего офицера старший лейтенант М.И. Смирнов провел совещание офицеров, на котором был составлен обстоятельный план занятий с нижними чинами всех специальностей. «Офицеры не ленились и решили всех матросов обучить морскому делу по программе учеников строевых унтер-офицеров, комендоры все время должны были практиковаться в стрельбе пулями, общее артиллерийское учение по боевой тревоге было рассматриваемо как главное учение» {4} . Расписание занятий 16 ноября 1910 г. было утверждено командиром и объявлено приказом по кораблю. Новый командир, однако, считал, что во время ремонта команду следует максимально занять работой. Ему не понравилось, что трюмы, междудонные отсеки и бортовые коридоры «Славы» были выкрашены свинцовым суриком, а не любезным его сердцу железным. В итоге в течение первых трех недель января вся команда зубилами отдирала прекрасно лежащий сурик, нанося неизбежный ущерб переборкам. Всякие учебные занятия были прерваны. «Могли в этой работе, часть которой безусловно была бесполезна, командир увидеть лень или противодействие со стороны офицеров? Я полагаю, что нет, потому что командир, не знавший, что у нас офицеры работают всегда со своими ротами, приказывал назначить 2 офицеров, чтобы они ходили смотреть за работой. На это старший офицер доложил, что на “Славе” принято, что все офицеры работают со своими частями команды» {5} . Напомню, что к 1964 г. В.Н. Янкович изменил свое мнение. А зря! В приказе командира от 21 января 1911 г., с выражением благодарности команде по поводу завершения работ, в частности, сказано: «От лица службы выражаю благодарность старшему офицеру старшему лейтенанту Смирнову, как главному руководителю всей работы. Господа офицеры, исполнявшие работы, показали, что они не боятся тяжелого и черного труда и переносили все невзгоды трюмной работы наравне с матросами. С такими работниками молено быть спокойным, что порученная им работа будет выполнена не только для смотрового щегольства, но также и для добросовестного сохранения корабля от ржавчины» {6} . Кто бы ни был прав в данном споре, мы видим то, что зафиксировано многими свидетелями - офицеры вовсе не были такими белоручками, какими их пытались представить в советские годы.

Между тем, покончив с суриком, новый командир устроил артиллерийское учение. Матросы, не тренировавшиеся два месяца в связи с аварией, началом работ в Тулоне и покраской внутренних помещений, не показали прежнего блеска. «По этому поводу командир высказал то, что сквозило в каждом шаге, т.е. что все, что есть на корабле, дурно, и в речи, сказанной артиллерийским унтер-офицерам, смысл был тот, что корабль рвань и никто ничего не делает. Приказано было заниматься только артиллерийскими учениями. Продлилось несколько дней. Было сделано шлюпочное учение, и начался новый период шлюпочных учений с эволюциями под веслами. Других учений в этот период не производилось. Естественно, что такой метод обучения корабля вызывал среди офицеров разговоры. Тяжело было видеть, что без всякой причины отметается то, что было полезно. Люди забывали все, чему их научили, и ничего взамен забытого не приобретали» {7} . По мнению В.Н. Янковича, такие постоянные сбои в судовой жизни привели к падению дисциплины в команде, появлению «нетчиков» при возвращении из увольнений, а также к нарушениям в караульной службе.

Ситуацию усугубило то, что корабль, находясь на территории завода (но не у стенки, а на мертвом якоре), почти месяц (в конце февраля-марте) был лишен электроэнергии. Конечно, в темноте контролировать матросов стало сложнее, равно как и занимать их полезной деятельностью. Это привело к возникновению на корабле революционного кружка, часть членов которого была арестована 21 марта 1911 г.

Однако еще до этого произошло событие, положившее начало конфликту командира со своими офицерами.

В январе 1911 г. Н.Н. Коломейцов пришел к убеждению, что следует сменить ревизора - лейтенанта С.М. Кавелина. Занять эту должность никто из офицеров не пожелал, и командир попросил Главный морской штаб прислать из России хорошо знакомого ему но предыдущей службе на «Алмазе» лейтенанта Михаила Константиновича Энгельгардта. Летом 1911 г., отвечая на вопросы но поводу случившегося инцидента, Коломейцов писал: «Энгельгарда я ранее знал только по службе его у меня на “Алмазе “. На войне он был на “Нахимове “, после войны ушел в запас, а затем снова поступил на службу, был рекомендован и представлен мне капитаном 2-го ранга Львовым как прекрасный офицер, в чем я и убедился на “Алмазе “, где он за время резерва исполнял все возложенные обязанности (офицеров было мало) от вахтенного начальника до старшего офицера включительно, вполне заслужил мое доверие как толковый, образованный и работящий офицер и джентльмен по рождению, воспитанию и взглядам на жизнь и службу. Уходя с “Алмаза “, я его представил к производству в лейтенанты, и очевидно, что когда мне понадобился ревизор - я не мог не вспомнить об нем, хотя знал, что раньше он ревизором не был (если не ошибаюсь). В кают-компании “Алмаза “ он уживался прекрасно» {8} .

Впоследствии Коломейцов писал, что кают-компания сразу же не приняла Энгельгардта, увидев в нем ставленника командира, как бы его агента. Напротив, офицеры в своих показаниях настаивали на том, что новичок офицерами был принят хорошо, но очень быстро настроил против себя всех своим бестактным поведением. В чем оно заключалось?

В один из первых дней по прибытии Энгельгардта был общий обед членов кают-компании и командира, на котором вновь прибывший ревизор произнес речь. По свидетельству старшего лейтенанта Г.Л. Дорна, ее смысл был в следующем: «Как плохо и низко смотрят в Кронштадте на офицеров “Славы “, что у нас происходит сплошное, беспробудное пьянство, но что он надеется, что все пойдет хорошо и что он уверен, что никакого пьянства нет» {9} . Кончено, офицерам корабля, которые, сравнительно с другими, отличались трезвым поведением, услышать такое было более чем обидно.

Дальше - больше. Камнем преткновения стал вопрос о том, хорошо ли несется служба на корабле. Командир прибыл на «Славу» с установкой - всех «подтянуть», и, действительно, увидел целый ряд отступлений от уставных требований. Офицеры же считали, что служба несется «посемейному», вкладывая в это понятие отсутствие липшего формализма, активное участие офицеров во всех работах, постановку во главу угла прежде всего конечного результата обучения нижних чинов, т.е. качественного выполнения кораблем учебных задач. Стремление обеспечить своему кораблю первенство, не уронить честь корабля значили для офицеров очень много. По мнению В.Н. Янковича (1964 г.), «служба на корабле выполнялась спокойно и образцово». Кроме того, на кораблях Балтийского отряда традиционно большое значение имели кают-компании, которые с помощью баллотировки нередко определяли желательных или нежелательных на кораблях офицеров, и командиры обычно с этими настроениями считались.

Командир же видел в первую очередь мелкие отступления от уставных требований и иногда проглядывавшее недовольство офицеров его распоряжениями. Очень показателен оказался случай с посылкой вахтенного офицера мичмана Е.Ф. Винтера на катере в порт для получения с таможни командирского чемодана. Винтер счел, что командир мог его лишь попросить об этом выполнении фактически частного поручения, но не приказывать ему в категорической форме, отрывая при этом от общесудовых работ. Другие офицеры поддержали товарища и просили старшего офицера М.И. Смирнова частным образом довести до командира просьбу «давать подобные поручения в более деликатной форме». Михаил Иванович, памятуя высказанное Н.Н. Коломейцовым по прибытии на «Славу» приглашение советоваться с ним о трудных ситуациях, поговорил с ним, подчеркнув, что это частный разговор, просьба {10} . Командир поблагодарил его за откровенность и тут же издал громовой приказ по кораблю (от 4 января 1911 г.), ставящий на вид офицерам выражение ему, командиру, неосновательной и недисциплинарной претензии. При этом в приказе содержалась ссылка на статью Морского устава, требующую, чтобы в иностранных портах все шлюпки отправлялись на берег с офицерами, что во время длительных стоянок никогда не выполнялось и на соблюдении чего командир не настаивал ни тогда, ни впредь. Да и приказание командира было иного рода - недаром мичману предписывалось быть в кителе при кортике {11} . Ситуация, таким образом, намеренно переводилась командиром в другую плоскость, искажалась. Из таких обидных для самолюбия офицеров мелочей и формировалась постепенно основа будущего конфликта.

Приглашенный командиром на «Славу» Михаил Константинович Энгельгардт придерживался примерно той же точки зрения. Он завел записную книжку, в которой отмечал все недочеты службы - кто-то на его глазах плюнул на палубу, кто-то был не по форме одет и т.д., а затем зачитывал свои наблюдения в кают-компании, стараясь доказать другим-«все плохо». Офицеры, давно плававшие вместе и сдружившиеся между собой, встречали критику постановки службы на любимом корабле в штыки. Они считали, что по отдельным недостаткам или промахам не следует делать вывода о системе в целом, и задавали контрвопрос: «А что Вы сделали для прекращения беспорядка?» Точка зрения старшего офицера была та же - если офицер видит непорядок, он должен его устранить или доложить старшему офицеру, а не устраивать демарши в кают-компании. Столкновения, однако, не прекращались.

Команда тоже не была довольна сменой ревизора, так как по его представлению командир без объяснения причин сменил прежних артельщиков. Попытки этих матросов через ротных командиров узнать, в чем они провинились и за что были опозорены, успеха не имели. В данной ситуации, очевидно, команда была на стороне «своих», т.к. в совокупности с уменьшением выдач хлеба, назначение командиром «своего» ревизора было воспринято как попытка «окрутить» нижних чинов.

Здесь необходимо обратить внимание на следующее обстоятельство. Офицеры кораблей русского флота по установившейся системе взаимоотношений крайне редко общались непосредственно с командиром. Это официально не возбранялось, но чаще всего делалось через старшего офицера, докладывавшего командиру по всем делам службы. Командир бывал в кают-компании лишь по приглашению, обычно - один раз в неделю, на обед в воскресенье. Был, однако, один офицер, которому постоянно требовалось решать многие вопросы непосредственно с командиром - ревизор. И офицеры кают-компании начали подозревать, что их новый соплаватель злоупотребляет положением, докладывая командиру о разговорах в кают-компании. По некоторым свидетельствам, Энгельгардт даже неоднократно говорил «мы», имея в виду себя и командира: «мы вам прикажем, мы вас назначим».

Терпение лопнуло вечером 27 февраля. Во время очередной перепалки между лейтенантом младшим штурманом В.Е. Крафтом и мичманом В.Н. Янковичем, с одной стороны, и ревизором - с другой, были произнесены резкие слова. Энгельгардт, в частности, заявил, что командир ценит 14 офицеров, а других 10-не ценит, и он знает, кого командир не одобряет, но фамилий не назовет. На одно из замечаний Крафта последовал совершенно недопустимый в офицерской среде ответ: «Вы лжете», мичман же Янкович был обвинен в «подлизывании к командиру», на что Владимир Николаевич ответил: «Это наглость». Разгоряченный Энгельгардт при этом заявил, что если другие офицеры сочтут его неправым, то он дает честное слово списаться с корабля {12} . Свидетелем спора стал доктор А.Л. Тетьев.

Уже хорошо знакомый нам В.Н.Янкович в 1911 г. описал инцидент так:

«… после вечернего чая … разговор зашел о кают-компанейской экстре [экстраординарных расходах. - А.Е.] по приему гостей. Лейтенант Энгельгардт высказался в том смысле, что кают-компании не надо считаться с отдельными своими членами, и что если есть лица несогласные с общим мнением, то пусть они совсем уходят с корабля. На это возразил штабс-капитан Иерхо, сказавший в том смысле, что лейтенант Энгельгардт еще слишком мало в кают-компании, поэтому ему легко сказать, но те, кто давно плавают, ценят дружбу и спокойствие в ней, и потому не могут решиться заставить кого-либо уйти, тем что большинством постановят расход непосильный меньшинству, вернее далее нескольким членам кают-компании. Лейтенант Энгельгардт с этими доводами не согласился и говорил, что вот он внесет старшему офицеру предложение по вопросу об экстре, результатом чего должно быть подчинение несогласных большинству или их уход. Далее лейтенант Энгельгардт сказал, что, по-видимому, он вообще по взглядам своим не подходит к кают-компании и что если бы старший офицер ему сказал, что он нежелателен, будь это с мотивировкой или даже без мотивировки, он дает честное слово, что так или иначе он на корабле бы не остался и устроил бы себе списание. > После того, что лейтенант Энгельгардт говорил о списании, он продолжал критику судовых порядков. Я в это время ходил по кают-компании, и когда споривший с лейтенантом Энгельгардтом лейтенант Крафт сказал, что как только вернемся в Россию, он постарается списаться, я заметил, что это сделают многие офицеры. Чтобы задеть нас, он (Энгельгардт. - А.Е.) рассказал, что в Кронштадте плававшие у нас прежде корабельные гардемарины говорили, что нет ничего удивительного в том, что сожжены котлы, так как корабль в беспорядке. Это действительно задело за живое лейтенанта Крафта, который заметил Энгельгардту, что лейтенант Энгельгардт, кажется, теперь уже знает, какую цену следует придавать этим разговорам, потому что приехав на корабль он рассказывал, что те лее гардемарины говорили, что на “Славе“ сплошное беспробудное пьянство. На это лейтенант Энгельгардт заявил, что он говорил о сплошном пьянстве, а не о беспробудном. Лейтенант Крафт сказал, что он настаивает именно на сплошном и беспробудном пьянстве. Тогда лейтенант Энгельгардт сказал: “Вы лжете“ . Лейтенант Крафт прямо one-шил. Случай небывалый в кают-компанейской жизни, и он не мог сразу даже говорить. [Энгельгарда] сказал, что я, критикуя командира, сам во время стрельбы ему пульки считаю, бегаю по юту, и даже резво бегаю. Нахальство Энгельгардта превосходило все границы, но я сдержался и сказал лишь: “Знаете, Михаил Константинович, меня удивляет Ваша наглость“. На это он меня спросил, не откажусь ли я от своих слов, и, получив ответ, что не откажусь, сказал, что даст делу законный ход. После этого лейтенант Крафт, спросив Энгельгардта, откажется ли он от своих слов, сказал, что он в свою очередь тоже даст делу ход». {13}

На другой день офицеры корабля обсудили инцидент в отсутствии его участников и признали виновным как в нем, так и в развязывании других постоянных бурных споров именно ревизора. Воспользовавшись данным М.К. Энгельгардтом словом покинуть корабль, если таково будет решение офицеров, члены кают-компании просили старшею офицера М.И. Смирнова довести до лейтенанта просьбу - списаться. Об этом старший офицер и доложил вернувшемуся с берега командиру, подчеркнув, что Энгельгардта просят списаться в соответствии с его же словом, а отнюдь не на основании решения суда кают-компании (т.к. отсутствовал проступок, предусматриваемый ст. 210 кн. XVII Свода морских постановлений).

Через день по настоянию командира в присутствии всех офицеров Энгагьгардт извинился перед Крафтом и взял назад свой рапорт против Янковича, признав себя виновным в этой ссоре. Перейдя ко второй часта конфликта - просьбе о списании ревизора, - Н.Н. Коломейцов заявил, что кают-компания законного права на такое требование не имеет. Офицеры на этом и не настаивали, указывая, что они просят Энгельгардта списаться по его же честному слову.

Вновь процитируем показание В.Н. Янковича 1911 г.: «Командир сказал, что он лейтенанта Энгельгардта не спишет, что ему нужен работник, и что мы на корабле для работы, а не для установления добрых отношений. Командир сказал, что знает, что вся история разыгралась на почве постоянной критики его распоряжений, это командир выводил из слов лейтенанта Энгельгардта, который говорил командиру, что его задевают потому, что критиковали при нем командира - человека, которого он любит и уважает. Что кают-компания смотрела будто бы на лейтенанта Энгельгардта, как на ставленника командира.

Офицеры отрицали оба утверждения командира, но командир ничего не слушал, стоял на своем, говорили как будто на разных языках. Слишком большое влияние имел на командира Энгельгардт, умел играть на слабых струнах» {14} .

Из ситуации с данным словом - списаться по требованию кают-компании-Энгельгардт «вывернулся» элементарно. Он сам потом рассказывал мичману Г.Е. Чаплину, с которым у него были несколько лучшие отношения, что, подавая командиру рапорт о списании, он сказал: «Николай Николаевич, спишите меня, пусть я буду козлом отпущения, зато исправятся Ваши отношения с кают-компанией» {15} . Конечно, командир, бывший на его стороне, рапорт не принял.

Следующий этап отношений Энгельгардта с кают-компанией походил на «вооруженный нейтралитет». Офицеры не общались с лейтенантом иначе, как по службе, выжидая, когда же он покинет корабль. Михаил Константинович пытался вести себя как ни в чем не бывало, иногда продолжая провоцировать споры, от которых все уклонялись. Так бы, наверное, и досуществовали до возвращения в Россию, если бы Энгельгардт, посмотрев, как хорошо на берегу устроилась приехавшая в Тулон жена командира, не решил «выписать» свою.

Согласно обычаю, кают-компания посылала к таким «приезжающим» женам одного из офицеров с визитом, приветствием. В данном же случае старший офицер, которому Энгельгардт сообщил о приезде жены, испытал затруднение - как поступить? Михаил Иванович понимал, что офицеры, уже не считающие ревизора членом кают-компании, будут против визита. Если бы он, не считаясь с настроением офицеров, своей властью поручил кому-то из офицеров выполнить эту миссию, то спровоцировал бы офицера не неповиновение. Мало того, в процессе обсуждения этого вопроса могли прозвучать резкие выражения, могущие усугубить конфликт далее. Поэтому Смирнов решил устроить баллотировку данного вопроса - утром за завтраком предложил офицерам проголосовать в письменной форме. Как и ожидалось, все, за исключением четырех, высказались против. Конечно, никто не имел ничего против дамы, которую никто и не знал. Однако визит, нанесенный в дом офицера, с которым кают-компания не общается, мог быть или не принят, или же воспринят как решение примириться с человеком, несмотря на его продолжающееся вызывающее поведение. Кроме того, в случае общего приема в кают-компании «с дамами» пришлось бы позвать и мадам Энгельгардт, которая оказалась бы в странном положении, когда на ее глазах с мужем никто бы не общался. Кают-компания предпочла сделать вид, что о пребывании жены ревизора в Тулоне ей ничего не известно. С другой стороны, и Энгельгардт с приехавшей женой визитов в русские дома в Тулоне не наносили (кроме, разумеется, дома командира и его жены).

На Страстной неделе в пятницу (по другим свидетельствам - в субботу) М.К. Энгельгардт пришел в М.И. Смирнову с вопросом - почему его жену проигнорировали? Причина вопроса понятна - командир пригласил всех офицеров на разговение в командирское помещение, и жене Энгельгарота, как не принятой кают-компанией, появиться там было бы неудобно. Старший офицер объяснил мотивы кают-компании, подчеркнув, что никто никого не хотел оскорбить, а скорее наоборот, таким образом предотвращались возможные инциденты. Выслушав его, Энгельгардт стал жаловаться на свое тяжелое положение и предложил примирение: он публично извиняется перед кают-компанией, а она со своей стороны «выражает сожаление обо всем произошедшем». На следующий день Смирнов в отсутствие ревизора провел с остальными офицерами обсуждение данного вопроса и заявил, что и сам хотел бы избегнуть нынешнего «тягостного положения дел». Члены кают-компании, однако, «на основании прежних поступков» не поверили в искренность Энгельгардаа и отказались от примирения. В тот же день Смирнов сообщил лейтенанту о неудаче свой попытки примирения.

Кульминация наступила в субботу, 9 апреля. Вечером, незадолго до пасхальной заутрени, лейтенант М.К. Энгельгардт вошел в кают-компанию и передал одному из офицеров, старшему артиллеристу Г.Л. Дону, лист бумаги, после чего сразу вышел. На листе клетчатой тетрадной бумаги мелким нервным почерком было написано:

«Ваши высокоблагородия, милостивые государи.

После имевших место между Вами и мною недоразумений Вы нашли необходимым баллотировать вопрос - следует ли, или нет, делать моей супруге (приехавшей из России) визит от лица кают-компании. Из заявления старшего офицера мне известно, что как при баллотировке этого вопроса, так и при вторичном его разборе, большинством голосов он был решен отрицательно.

Считая таковое решение явно по отношению к моей супруге оскорбительным, покорнейше прошу господ офицеров, подавших свой голос «против» - принять мой вызов.

Последовательность, в которой мои вызовы будут приняты, мне совершенно безразлична. Однако я позволяю себе просить господ офицеров для избежания ненужных дальнейших осложнений содействовать мне по существу с формальной стороны.

Лейтенант Михаил Энгельгардт.

Лин. кор. Слава. Тулон» {16} .

Позже в рапорте командиру М.К. Энгельгардт пояснял, что прибег к письменной форме вызова потому, что «считал необходимым поставить офицеров в известность о своих намерениях, просить же офицеров собраться для выслушивания моего заявления изустно я не нашел возможным, т.к., во-первых, это причинило бы всем беспокойство, а, во-вторых, мое заявление могло вызвать реплики, которых я хотел бы избежать» {17} .

На заутреней и разговении у командира М.К. Энгельгардт присутствовал без жены, хотя, формально, привести ее мог - в помещении командира офицеры ведь были такими же гостями, как и она. На следующее утро Энгельгардт как пи в чем не бывало сидел в кают-компании. Увидевший его старший артиллерист Г.Л. Дорн немедленно доложил командиру, после чего Энгельгардт был арестован при каюте без несения вахтенной службы, но с правом съезда на берег.

В воскресенье даем офицеры собрались и обсудили беспрецедентную ситуацию. По свидетельству старшего судового врача, «было решено объявить лейтенанту Энгельгардту, что вызов мы принимаем, но что нельзя вызвать лиц, голосовавших против делания визита его жене, потому что это решение кают-компании, обязательное для всех. Кроме того, потребовали от лейтенанта Энгельгардта вызова в приличной форме. Он сейчас же написал рапорт на имя командира с вызовом всех офицеров вверенного командиру корабля, а старший офицер передал его командиру, объявив, что кают-компания принимает вызов… » {18} Беспрецедентный вызов приняли: старшие лейтенанты В.К. Леонтьев и Г.Л. Дорн, лейтенанты барон О.Б. Фитиноф, П.Г. фон Витг, Г.Н. Лордкипанидзе, Л.М. фон Галлер, Н.Н. Крыжановский, В.Е. Крафт, С.М. Кавелин, Б.Э. фон Гебгард, мичманы Г.Е. Чаплин, С.В. Вяткин, В.Н. Янкович, Е.В. Винтер, штабс-капитаны В.П. Сатин, Г.Г. Иерхо, поручик И.Ф. Берг, подпоручик О.Х. Рейн, даже судовые врачи коллежский советник Е.В. Емельянов и титулярный советник А.А. Тетьев. Офицеры, находившиеся в отпуске (старший инженер-механик подполковник М.И. Невейнов и лейтенант В.В. Лютер), по возвращении на корабль (15 и 17 апреля соответственно) также приняли вызов {19} . Как видим, старший судовой врач Емельянов, отсутствовавший на корабле несколько месяцев и вернувшийся лишь в страстную пятницу, а потому, естественно, против визита жене Энгельгардта не голосовавший, также поддержал общее настроение.

Вечером того же дня старший офицер просил у командира его катер для нанесения визитов. Во время разговора капитан 1-го ранга Н.Н. Коломейцов задал вопрос: «А мадам Энгельгардт будут делать визит?», и, получив неизбежный отрицательный ответ, сказал: «Ну, смотрите!»

13 апреля 1911 г. на стол морского министра И.К. Григоровича лепи расшифровать секретная телеграмма из Тулона от 11 апреля, явно выведшая его из состояния душевного равновесия:

«Для поддержания дисциплины и прекращения интриг среди офицеров и скрытого противодействия моим распоряжениям старший офицер и еще четыре должны быть списаны. Прошу разрешения списать на Океан. Рапорт почтою. Коломейцев».

За все годы службы Иван Константинович о таком даже не слышал - командир в загранплаваний просит списать пятерых офицеров! Его решение было «средним», половинчатым: «Старшего офицера списать по болезни, одного офицера передать на “Океан “, остальных списать в разное время на усмотрение командира. Дальнейшее списание не допускаю. И.К.Г. 13.IV». При этом начальник Главного морского штаба И.М. Яковлев недвусмысленно сообщил командиру «Славы» о недовольстве министра и запросил фамилии.

В тот же день от Коломейцова была получена вторая телеграмма на имя начальника ГМШ: «Подробный рапорт шесть листов сегодня послал. Леонтьев, Гебгард, Янкович, вероятно, Крафт» {20} . В тот же день дополнительной телеграммой Коломейцов счел нужным пояснить: «Неумение управлять кают-компанией, несоблюдение ст. 1114, скрытое противодействие мешают мне работать».

Во время всей этой телеграфной переписки на борту «Славы» царило понятное беспокойство. Командир никак не проявил своего отношения к вопросу о дуэли, не вынес никакого решения. Все ждали. В том, что командир, занимающий сторону ревизора, не допустит дуэли - практически не сомневались. Ожидали другого - что командир спишет кого-то из офицеров «с протестом», чем фактически поломает им карьеру. Ситуацию попробовали разрядить врачи: они сделали то, чего не могли строевые офицеры - написали письма с описанием ситуации своему медицинскому начальству. Конечно, письма ходили медленнее телеграмм, хотя сама по себе идея, возникшая от безысходности, сработала - медицинский инспектор Кронштадтского порта передал копию письма Е.В. Емельянова главному командиру порта вице-адмиралу Р.Н. Вирену, а тот уже 20 апреля переслал ее в Главный морской штаб. Мы не знаем, когда на стол министру лег рапорт Н.Н. Коломейцова от 12 апреля, но, вероятно, выписка из письма врача отстала от него не на много. 28 апреля Григорович пометил рапорт Вирена: «Хранить до прибытия “Славы”, когда произвести следствие…»

До следствия, однако, было еще далеко. Пока же командир «Славы» основную вину за произошедшее возложил на и. о. старшего офицера корабля старшего лейтенанта Михаила Ивановича Смирнова. С точки зрения Коломейцова, дело было так: прибыв на корабль, он сразу начал подтягивать дисциплину, чем вызвал недовольство офицеров и их обсуждение действий командира; после прибытия выписанного из России М.К. Энгельгардта члены кают-компании перенесли на него свое раздражение командиром, а, кроме того, своими высказываниями против командира провоцировали его на резкие заявления. Старший же офицер не смог навести порядок в кают-компании, прекратив обсуждения распоряжений Коломейцова, и в неверном свете информировал командира о событиях: «Между мной и кают-компанией стояла стена в лице старшего офицера». «Энгельгардт лично ни при чем, это козел отпущения. Интрига же идет с целью сломить упрямого командира, забрать его в руки и служить так, как нравится и приятно офицерам. Считаю необходимым списать и. д. старшего офицера старшего лейтенанта Смирнова, если как не зачинщика, то как попустителя, или же как офицера, который не может держать в руках кают-компанию» {21} . Заканчивался рапорт Коломейцова примечательными словами: «Наружная, внешняя дисциплина подчеркивается офицерами, но за моей спиной идет интрига, и т.к. старший офицер заодно с кают-компанией, то считаю, что прежде всего следует удалить одного интригана, который, как строевой морской офицер, негоден на корабле, ибо морского дела не знает, команды боится и кают-компанию в руках держать не может или не хочет, т.к. это не кают-компания, а какая-то республика» {22} .

В целом конфликт на «Славе» закончился сравнительно мирно. Списанный командиром старший офицер М.И. Смирнов 20 апреля уехал в Россию, вместо него временно был назначен командиром не очень-то им любимый старший минный офицер В.К. Леонтьев. 27 апреля прибыл назначенный на смену Смирнову бывший старший офицер линейного корабля «Пантелеймон» капитан 2-го ранга Б.И. Доливо-Добровольский. Показательно, что М.И. Смирнов приказом от 2 мая был назначен… и. д. старшего офицера «Пантелеймона». Такая вот рокировка без ущерба для карьеры офицера, конечно, в какой-то степени была «щелчком по носу» Н.Н. Коломейцову. Не исключено, что назначение состоялось после беседы с М.И. Смирновым в Главном морском штабе.

«Дуэльную историю» Н.Н. Коломейцов фактически «замял», не дав ей никакого формального решения в законном порядке, в чем главный военно-морской прокурор Н.Г. Матвеенко чуть позднее усмотрел «противозаконное бездействие власти» {23} . Через несколько дней после памятной Пасхи командир пришел в кают-компанию обсудить ситуацию. В разговоре он получил от офицеров заверение, что бойкот Энгельгардта относился только лично к ревизору и не носил характера скрытой демонстрации недоброжелательности к командиру. Успокоившись в этом отношении, Коломейцов дал в Петербург телеграмму, в которой сообщал, что после списания старшего офицера и беседы с офицерами не видит необходимости в других списаниях. В написанном им 28 апреля рапорте он указал, что «не находит более препятствий на списание Энгельгардта, тем более, что лейтенант Галлер изъявил желание принять ревизорство» {24} . Николай Николаевич понимал, что существование рядом офицеров, которые, возможно, по решению Суда посредников вскоре сойдутся на дуэли - недопустимо. При этом он не уставал подчеркивать: «Однако списание Энгельгардта никоим образом не может иметь характера репрессивного. Это прекрасный офицер, трудолюбивый работник, аккуратный ревизор, но недостаточно выдержанный и резкий с товарищами, и при попустительстве лейтенанта Смирнова был доведен до вызова на дуэль», 3 мая (вот работала почта!) документ поступил в Главный морской штаб и в тот же день (!) был доложен морскому министру, который приказал немедленно списать Энгельгардта в Россию, передав дело на отзыв главному военно-морскому прокурору. В тот же день в Тулон ушла шифрованная телеграмма: «Министр приказал немедленно списать лейтенанта Энгельгардта и отправить его в Петербург» {25} . 5 мая Михаил Константинович сошел на берег.

Дальнейшая судьба М.К.Энгельгардта незавидна. Летом 1911 г. он плавал на заградителе «Онега», причем аттестация уже была не блестящей - «мало инициативен». 2 января 1912 г. он был зачислен в запас флота, а 5 марта того же года - исключен из списков флота умершим. Верны ли сведения В.Н. Янковича о его самоубийстве - из документов выяснить не удалось.

Эти два офицера - М.И. Смирнов и М.К. Энгельгардт - так и остались единственными, списанными в результате конфликта.

Между тем ремонт корабля наконец-то был закончен. После соответствующих испытаний «Слава» 23 июня 1911 г. вышла из Тулона в Саутгемптон и 10 июля пришла в Россию. Все материалы по «тулонской историю) в июле 1911 г. были переданы Главным морским штабом командующему Морскими силами Балтийского моря вице-адмиралу Н.О. фон Эссену для проведения «подробного формального расследования». Николай Оттович 12 июля поручил эту не очень приятную процедуру начальнику 1-й Минной дивизии контр-адмиралу светлейшему князю А.А. Ливену {26} .

Александр Александрович собрал показания большей части офицеров «Славы», а также в письменном виде задал ряд вопросов Н.Н. Коломейцову. Не опросил он лишь находившегося в Кронштадте М.К. Энгельгардта - «по недостатку времени» (на получение письменных показаний М.И. Смирнова из Севастополя время нашлось). Бросается в глаза, что показания Коломейцова испещрены на полях пометами князя, большинство из которых - «неправда». Заключение А.А. Ливена, представленное им 29 августа 1911 г., было однозначным - но его убеждению, инциденты «были вызваны исключительно неумелым и бестактным поведением самого командира капитана 1-го ранга Коломейцева». И далее:

«Этот офицер очевидно мало знаком с организацией службы на корабле и, прибыв на “Славу”, своими бестолковыми распоряжениями и приказами не только не водворяй порядка на судне, но нарушав его на каждом шагу; рядом бестактностей он деморализовал как офицеров, так и команду. Видя, что вследствие собственного неумения у него дело не ладится, он это приписывал противодействию офицеров, существовавшему на самом деле лишь в его воображении. Наконец, он совершенно подпал под влияние лейтенанта Энгельгардта, который ловко сумел воспользоваться слабостями командира для сведения личных счетов со старшим офицерам и другими членами кают-компании» {27} .

Главный военно-морской прокурор Н.Г. Матвеенко фактически согласился с Ливеном, так как после знакомства со всеми материалами пришел к убеждению, что «капитан 1-го ранга Коломейцев выказал полную свою неспособность быть начальником и руководителем отдельной воинской части и вряд ли может быть поэтому оставлен в должности командира без явного вреда для службы» {28} . Не усмотрев в материалах дознания никаких признаков интриг, а также чего-либо, что в поведении офицеров могло бы вызвать нарекания, прокурор признал мнение Коломейцова о «скрытом противодействии» и интригах «несоответствующими истине», а подачу им рапорта - «более чем легкомысленным поступком». Он согласился с А. А. Ливеном, что командир, подпав под влияние Энгельгардта, «всецело поверил заявлениям последнего о том, что все недоразумения между ним, лейтенантом Энгельгардтом, происходят исключительно на почве критики и осуждения офицерами действий и распоряжений командира». Более того, прокурор пришел к заключению, которого не сделал Ливен: «…я лично прихожу к выводу, что образ действий капитана 1-го ранга Коломейцева по отношению к команде мог удручающе влиять на последнюю и тем создавать почву, благоприятную для агитации». Для 1911 г. - достаточно серьезное обвинение.

В вопросе же о дуэли мнения А.А. Ливена и Н.Г. Матвеенко разошлись. Если первый считал, что дело следует передать в Суд посредников, то второй высказался категорически против: «1) при рассмотрении этих недоразумений в их исторической последовательности Совету посредников ввиду тесной связи действий лейтенанта Энгельгардта с действиями и распоряжениями капитана 1-го ранга Коломейцева, - пришлось бы неизбежно коснуться и сих последних, что я признаю неудобным; 2) недоразумения эти в сущности были уже ликвидированы списанием лейтенанта Энгельгардта с корабля; 3) сделанный лейтенантом Энгельгардтом членам кают-компании вызов… не может считаться приемлемым и должен быть признан ничтожным, тем более что этим вызовом лейтенант Энгельгардт, видимо, искал не действительного удовлетворения за нанесенную ему обиду, а лишь выхода из создавшегося для него неудобного положения». При этом прокурор счел, что Энгельгардтом «выказаны в полной мере такие отрицательные качества, которые с моей точки зрения характеризуют его не только как нежелательного, но и вредного для службы офицера» {29} .

Как видим, заключение главного военно-морского прокурора от 16 сентября носит довольно жесткий характер. Под стать ему была и резолюция морского министра: «Начальнику главного морского штаба. 1) Предложить командующему Морскими силами Балтийского моря представить мне кандидата для назначения на линейный корабль “Слава“; 2) светлейшему князю Ливену предложить закончить опросом лейтенанта Энгельгардта, которому до окончания сего дела никакого назначения не давать» {30} .

Как ни странно, каких-либо последствий для Н.Н. Коломейцова расследование данного дела и процитированные заключения не имели - он командовал «Славой» до ноября 1913 г. Можно лишь предположить, что против его удаления высказался адмирал Николай Оттович фон Эссен. В мае 1914 г. Коломейцов в чине контр-адмирала был назначен начальником Бригады крейсеров Балтийского моря, однако уже 7 августа по результатам первых действий против неприятеля фон Эссен записал в своем «журнале»: «Контр-адмирал Коломейцев произвел на меня дурное впечатление. Всегда до войны считал его беззаветно храбрым человеком, а тут он начал высказывать свои взгляды, что мы слишком слабы, сравнительно с германским флотом, а потому должны только стоять на позиции, не противодействуя его агрессивным действиям к западу от позиции, что ходить без тралов нельзя, надо сначала протралить все устье залива, что неприятельские крейсера обладают преимуществом артиллерии и хода, а у нас ничего этого нет, что наши крейсера истрепали свои машины и т.п. Одним словом, я увидел человека, впавшего в маразм, и с таким настроением идти в бой нельзя» {31} . В письме Эссена морскому министру И.К. Григоровичу от 6 декабря 1914г. прямо ставился вопрос о необходимости снятия Коломейцова с должности «как несоответствующего требованиям военного времени» {32} (в качестве преемника предлагался М.К. Бахирев). Эта просьба была удовлетворена. В дальнейшем Николай Николаевич почти два года командовал созданной под его руководством Чудской флотилией, но вскоре после Февральской революции был арестован матросами. В 1918 г. был вновь арестован, некоторое время просидел в Крестах, после освобождения бежал в Финляндию. В эмиграции жил в Париже, где 6 октября 1944 г. погиб под колесами американского грузовика.

Интересно, что в принципе Н.Н. Коломейцов не являлся противником дуэлей. В ноябре того же 1911 г. по просьбе его шурина, одного из лидеров конституционных демократов Владимира Дмитриевича Набокова, он передавал вызов на дуэль главному редактору газеты «Новое время» М.А. Суворину. Правда, последний от дуэли уклонился.

При обсуждении «тулонской истории» невольно возникает вопрос: а удалось ли Н.Н. Коломейцову добиться повышения боевой готовности линейного корабля «Слава», усовершенствовать несение на нем службы? Однозначного ответа мы, конечно, не найдем. Приведем, однако, аттестацию, данную Коломейцову 31 августа 1912 г. начальником Бригады линейных кораблей эскадры Балтийского моря вице-адмиралом Н.С. Маньковским: «Командир не из выдающихся; чисто морское дело знает хорошо, в остальных отраслях военно-морского дела значительно слабее; управляется кораблем уверенно и хорошо. Обладает довольно неровным и тяжелым характером, не всегда бывает корректен и иногда отдает приказания и делает распоряжения только по собственному усмотрению, далеко не всегда правильному и законному; результатом здесь является то, что офицеры избегают служить на “Славе” и при первом удобном случае стараются уйти под приличным предлогом. Правда, после неприятной истории с офицерами во время пребывания “Славы “ в Тулоне он стал значительно сдержаннее и осторожнее, и никаких историй не выходит, но все же офицеры избегают служить с ним. Все это, конечно, отражается и на самом корабле, который при нем, как по чистоте и порядку, так и по службе, далеко не тот, каким он был при его предшественниках-командирах» {33} .